Другая Болейн [= Еще одна из рода Болейн ] - Филиппа Грегори

Гордо выходит, не потрудившись закрыть за собой дверь. Мы слышим шаги — отправилась в спальню. Сидим в молчании, пока не хлопает дальняя дверь.

— Боже милостивый, что за ведьма! — Георг не скрывает своих чувств. Встает, закрывает дверь от сквозняка. — Когда это началось?

— Ее власть постепенно растет. Считает себя неприкосновенной.

— Так оно и есть?

— Он влюблен до безумия. Думаю, ей действительно ничего не угрожает.

— Все еще не спит с ней?

— Нет.

— Бога ради, чем же они занимаются?

— Всем остальным. Она не решается переступить черту.

— Он, наверно, с ума сходит, — довольно ухмыльнулся брат.

— Она тоже. Почти каждую ночь он целует ее в губы, гладит волосы, обнимает.

— Она со всеми так разговаривает? Ну, как со мной?

— Гораздо хуже. Она теряет друзей. Карл Брендон настроен против, дядюшка Говард от нее стонет, с Рождества они ссорились насмерть по крайней мере два раза. Думает, раз король так ее любит, другой поддержки не нужно.

— Я терпеть не буду. Все ей скажу.

Сестры должны поддерживать друг друга, но мое сердце радостно дрогнуло при мысли о том, что между Анной и Георгом ляжет пропасть. Вот бы перетащить брата на мою сторону, получить реальное преимущество в борьбе за сына.

— Скажи правду, кто положил на тебя глаз? — спрашивает брат.

— Никто, ничто и звать никак, — отвечаю я. — Имей в виду, это секрет, никто, кроме тебя, не должен знать.

— Клянусь честью. — Берет меня за руки, притягивает ближе. — Я сохраню твою тайну. Ты влюблена?

— Конечно нет. — Я подаюсь назад, смущенная одной мыслью об этом. — Он просто ухаживает за мной, приятно иметь человека, который суетится вокруг тебя.

— Я думал, при дворе полно мужчин, которые суетятся вокруг тебя.

— О, они посвящают мне стихи, клянутся, что умирают от любви. А он… он немножечко более… реальный.

— Кто это?

— Почти никто, пустое место, — повторяю я. — Поэтому я и не думаю о нем.

— Жалко, что не можешь заполучить его немедленно, — с братской прямотой заявляет Георг.

Что на это сказать? Представила себе Уильяма Стаффорда, его ласковую, обаятельную улыбку.

— Очень жалко, — шепчу еле слышно. — Но не могу.

Георгу и дела нет, что там народ думает. Пригласил нас с Анной покататься с ним у реки, пообедать в одной из таверн, а потом уж вернуться. Я думала, Анна откажется — теперь ей небезопасно выезжать без свиты, но она не сказала ни слова. Надела темное платье — совсем не в ее обычае, надвинула на лоб шляпу для верховой езды, оставила дома подвеску — такая есть только у нее одной — с большой золотой буквой „Б“.

Брат так рад снова оказаться в Англии с любимыми сестричками, что и не заметил странного поведения и непривычной одежды Анны. Но когда мы остановились в придорожном трактире, неопрятная старая служанка бросила один только взгляд на Анну и поспешила из комнаты. Вошел хозяин, вытирая руки о фартук из дерюги, объявил — хлеб и сыр, которые нам только что подали, несвежие, и вообще у него ничего нет на обед.

Георг вспыхнул, нахмурился, но Анна дотронулась до его рукава, сказала, что все это не важно, лучше пойти в монастырь поблизости, пообедать там. Он позволил уговорить себя, и обед оказался неплохой. Король, похоже, нагнал немалого страху на монастыри и аббатства. Только слуги, которым, в отличие от монахов, дела не было до королевского благоволения, неодобрительно, искоса поглядывали на нас с Анной и перешептывались — верно, пытались понять, какая из нас прежняя шлюха, а какая новая.

Возвращаемся домой, холодное весеннее солнце в спину, Георг пришпорил коня, оказался рядом со мной.

— Значит, все знают? — спросил без обиняков.

— От Лондона до самых окраин королевства. А может, и дальше.

— И, как я вижу, никто не бросает шляп в воздух и не кричит ура.

— К сожалению, нет.

— Я-то думал — смазливая английская девчонка народу понравится. Она же смазливая, правда? Машет ручкой, когда проезжает мимо, раздает милостыню и все такое прочее?

— Конечно. Но женщины упрямый народ, любят старую королеву. Они говорят — негоже королю Англии отказываться от честной и верной жены ради вертихвостки. Что тогда будет со всеми остальными честными и верными женами?

Георг помолчал.

— Они только ворчат или что еще?

— В Лондоне на нас чуть не напали. Тогда король сказал — пусть не ездит в Сити, слишком опасно. Все ее ненавидят, Георг, говорят всякие гадости.

— Гадости?

— Что она ведьма и приворожила короля колдовскими чарами. Она и на убийство готова и давно бы отравила королеву, только представься возможность. Она его заколдовала, и у него ничего не получится с другой женщиной. Так что теперь ему одна дорога — на ней жениться. Прокляла младенцев в чреве королевы, и от того у короля нет наследника.

Георг чуть побледнел, рука с поводьями невольно дернулась, большой и указательный пальцы сложились крестом — древний охранный знак против злых чар.

— И они такое говорят в открытую? При короле?

— Про самые страшные гадости ему не рассказывают, но рано или поздно кто-нибудь доложит.

— Но он этим слухам, конечно, не верит.

— Кое-что он сам говорит. Говорит, что он ею одержим, она его околдовала, он ни об одной другой женщине думать не может. В его устах звучит как любовная болтовня, но когда такое говорят в народе — это опасно.

Георг кивнул.

— Ей бы заниматься побольше делами милосердия и не строить из себя такую… — он запнулся, подыскивая слово, — чувственную штучку.

Я подняла глаза на сестру. Даже верхом, когда вокруг никого, кроме брата с сестрой, Анна сидит в седле так, что неудержимо хочется обнять ее стройную талию.

— Она Болейн и Говард, — резко сказала я. — Отбрось громкие имена, что остается — все мы просто сучки во время течки.

Мы подскакали к воротам дворца в Гринвиче, там нас ждал Уильям Стаффорд. Приподнял шляпу, слегка поклонился, поймал мою улыбку. Мы спешились, Анна прошла вперед. Уильям стоял у дверей, потянул меня в сторону.

— Я вас дожидался. — Как всегда, он даже не поздоровался.

— Я заметила.

— Не нравится мне, когда вы выезжаете без моего сопровождения. Сестрицам Болейн небезопасно показываться на народе.

— Мы катались с братом. Хорошо иногда прокатиться без большого эскорта и шумихи.

— Ну, за этим дело не станет. Что-что, а простоту я вам обеспечу.